Джессика вглядывалась в лицо мужчины, так нежно и так крепко держащего на руках ее ослабевшее от набежавших страхов тело, молящее о защите.
Джессика пыталась разглядеть в образцово-правильных чертах признаки настоящего чувства.
Джессика выискивала в глубине темно-синих глаз мерцание, указывающее на истинную любовь.
Джессика вслушивалась в ровное и надежное дыхание спасителя, отыскивая приметы зарождающейся страсти.
Еще никто и никогда не держал ее на руках так бережно и осторожно.
Еще никто и никогда не одаривал ее такими долгими взглядами.
Еще никто и никогда не целовал ее в макушку так ласково, забавно и неловко.
Но молодая особа, преодолевая хмельную бесшабашность и отрезвляющий, но противный страх, с каждой секундой убеждалась, что находится в данный момент в надежных руках.
Ральф — не призрак, человек — скупился на слова, хотя и мог бы необязательными признаниями заработать кучу очков.
А Джессике почему-то хотелось болтать о чем угодно, лишь бы не молчать.
О чем угодно…
— Парень, ты любил кого-нибудь?
— Нет.
— Правда?
— Да.
— Но почему?
— Сначала учеба, потом стажировка, потом работа…
— Ты трудоголик?
— Нет, но просто — чтобы добиться успеха хоть в чем-то, надо ограничивать себя.
— В любви тоже?
Ральф — не призрак, человек — положил разговорившуюся жертву старого маньяка на операционный стол.
— Ага, вспомнила!
— Автора трагедии?
— Нет, комедии. Там еще ради смеха афро-американец в костюме венецианского дожа в финале изящно душит собственную жену, причем совершенно невинную, то есть не виноватую.
— Зал, наверное, валялся от смеха.
— Ага, умирал от хохота.
— И долго он ее душил?
— Достаточно… Э, парень! Ты что делаешь?
— Как что? Раздеваю.
— Кого?
— Тебя, Крошка, тебя.
— Ну, если тебе нравится, пожалуйста.
— Спасибо.
Ральф — не призрак, человек — действовал умело и споро.
Халат незадачливой владелицы замка плавно спланировал на монитор, фиксирующий наполнение пульса.
Джессика, позволяя оголять себя, продолжала странные речи:
— Да, это явно не кладбище.
— Почти.
— И не могила.
— Лучше скажи: подиум смерти.
— А я так мечтала о могиле.
— Крошка, ты шутишь? — Ральф — не призрак, человек — продолжал свое истинно мужское дело. — Шутишь?
Лифчик, совершая затяжной кульбит, улетел к анестезионным приборам и застыл на латунном вентиле без всякого наркоза — и общего, и местного.
— Нисколечко.
— Да, мы все там будем, но зачем о могиле-то мечтать, пусть и самой роскошной? — Ральф — не призрак, человек — весьма деликатно принялся за алые розочки на голубом фоне. — Это же не машина, не квартира!
Трусики, оказывая достойное сопротивление, нехотя сползли до колен.
— И даже не бунгало на тропическом острове.
Джессика откровенно хохотнула, не боясь обидеть интерполовского агента.
— Нет, ты хоть и мойщик надгробий, но в могилах совсем не разбираешься.
— Я приводил в порядок гранит всего две недели, пока дожидался…
Трусики скатались на голенях в тугой валик.
— Меня?
— Нет, контакта похитителя органов с будущей жертвой.
— Ты можешь действовать поэнергичней?
— Могу.
— Тебе же не пятьсот лет.
— Всего тридцать один.
— И ты еще не научился раздевать женщин.
— Я привык, что они делают это сами.
— Лентяй.
Джессика взбрыкнула ногами, чтобы помочь неопытному агенту получить в качестве главного приза алые розочки, разумеется, обильно увлажненные.
— Просто я представляла себе, парень, как ты любишь меня прямо там, где мы встретились, потому что очень сильно меня хочешь и не можешь ждать… Чтобы любил по-настоящему, а не как…
Джессика снова не смогла произнести отвратное и подлое имя.
— Томас Джон Крейг-потрошитель.
— Вот именно.
Ральф — не призрак, человек — наконец-то швырнул неподдающиеся трусики на контейнер для хранения запасов донорской крови.
— Но я не он.
— Надеюсь.
— А операционный стол ничем не хуже могилы.
— Ты уверен?
Но Джессике не хватало элементарной романтики, которую так подробно и живо подают в любовных штампованных опусах.
— Ну ты, парень, хоть поцеловал бы меня для приличия.
Ральф — не призрак, человек — отыскал губы приготовленной к закланию донорши.
Джессика, не раздумывая, пустила в ход язык.
Теперь ясно, почему жены заводят любовников.
Ральф — не призрак, человек — прервал глубокий поцелуй только после того, как их языки основательно познакомились.
Джессика томным стоном потребовала немедленного повторения.
Все-таки гигантская разница между осторожной слюнявостью задыхающегося старика и энергичным напором раззадоренной молодости.
Джессика призывно облизывала собственные губы.
Но Ральф — не призрак, человек — азартно переключился на груди аппетитной жертвы.
Освободившиеся соски подверглись стремительной атаке.
Джессика замлела от нарастающего возбуждения.
Ральф — не призрак, человек — оказался вне конкуренции.
Джессика вскрикнула от переизбытка любовной химии в крови.
Так еще никто не ласкал ее, никто.
Ни квелый муж.
Ни автослесарь.
Ни рекламный деятель.
А Ральф — не призрак, человек — наращивал и наращивал темп.
Пара секунд на левый сосок.
Пара — на правый.
И снова левый.